Паутина прошлого - Страница 54

— Тетя! Как ты можешь так говорить! Прости, что так долго не приезжала.

— Тебе не в чем каяться передо мной! Я ведь тоже его любила. Любила вас обоих. И мне тяжело, что так и не увижу его перед смертью.

Мои глаза застилали слезы, и я почти не видела лица тети. Но мне хотелось увидеть, и запомнить ее такой — с мягкой, несмотря на боль улыбкой и теплотой в глазах. Столько лет мне не хватало этого любящего искреннего взгляда! А теперь я ее потеряю навсегда.

— Он действительно мертв? — услышала я тихие слова.

Всего несколько секунд мне понадобилось, чтобы переломить себя. Улыбнувшись, я поцеловала ее руку:

— Он жив! Я просто уверена в этом! И я его обязательно найду.

— Ты никогда не умела меня обманывать, — губы тети Клавы скривились — судорога, или болезненная улыбка? Надеюсь, что все-таки они хоть чем-то облегчили ее боль!

— Но я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь просто жить! Он бы не хотел видеть, как ты мучаешься столько лет. В его смерти нет твоей вины. Отпусти его! Обещай мне это!

— Обещаю, — кивнула я, отчаянно стремясь поверить, что сейчас мне все же обман удался.

Где-то в коридоре слышалась возня, отдаленные голоса, которые я не могла, да и не хотела разобрать, но один, женский, взволнованный и резкий, заставил повернуть голову к двери:

— Вам туда нельзя! Вы кто?

Через минуту я увидела входящего в палату Харламова. Нахмурившись, тут же отвернулась, словно одно его присутствие было способно испортить последние минуты с родным человеком. Но слабый голос тети Клавы заставил меня вздрогнуть:

— Алешенька! Ты пришел!

Я растерянно посмотрела на умирающую, понимая, что количество лекарств, которыми ее накачивали все это время, сыграло с ней злую шутку. Но она видела то, что больше всего хотела видеть, и я лишь надеялась, что это не станет ее последним разочарованием.

— Тетя! — несколько капель слез упав на ее высохшую кожу, покатились вниз.

Мужчина некоторое время стоял неподвижно, словно изучая открывшуюся перед ним картину. Его губы были плотно сжаты, а лицо абсолютно ничего не выражало.

— Да, — Харламов сделал несколько шагов, нависая над нами. Его взгляд внезапно смягчился, и был устремлен на пожилую женщину. И у меня перехватило дыхание от той всепоглощающей радости, которая зажглась на лице тети.

— Спасибо! Спасибо, милый, что пришел! Я верила, что когда-нибудь ты вернешься.

— Спасибо, что верила и ждала, — он осторожно, чтобы не задеть капельницу, дотронулся до ее руки, и я невольно освободила ему место. Она думает, что видит Алешку! Возможно, когда придет мой последний час, я тоже смогу видеть того, о ком думала столько лет. На миг меня поразило лицо Харламова, словно ему было больно, словно он тоже терял того, кого любил.

— Алешенька! — выдохнула она в последний раз, и затихла.

Я смотрела на тетю, все еще не в силах поверить, что это были ее последние слова. Последние… Ее больше нет?

Вскочив, я выбежала в коридор, зовя врача, медсестер, хоть кого-нибудь… Дежурный, зайдя в палату, измерил давление, пульс, проверил зрачки, и, кивнув медсестре, подошел ко мне.

— Сожалею, но мы сделали все, что могли. Ей нельзя было покидать больницу.

Не пытаясь вникнуть в то, что он говорил, я снова подошла к больничной койке, все еще не до конца сознавая, что ее больше нет. Она еще здесь, но ее больше нет… И лишь одна мысль прочно угнездилась в голове — меня не было рядом! Все то время, что я была ей нужна…

Я почти не помнила разговора с дежурным. Кажется, Харламов обещал врачу, что мы займемся похоронами, а я стояла рядом, молча, отстранившись от всего остального мира. Дорога назад тоже выпала из памяти, будто ее и не было. Просто закрыв глаза в больнице, я открыла их уже в своей комнате, точнее, в доме Харламова. Он стоял надо мной, наблюдая, как я прихожу в себя, узнаю его. Меня раздражало его присутствие, его взгляд, сам он. Отвернув голову к стене, я тихо сказала:

— Я тебя обманула.

Говорить в такой момент о камне было кощунственно, но мне хотелось сделать ему больно. Хотя бы так.

— Я знаю, — ответил он, и вышел из комнаты.

Второй звонок за несколько часов способен был вывести меня из себя, если бы я до сих пор не находилась в какой-то прострации. Взволнованный Мишкин голос заставил слегка поморщиться и пожалеть о том, что Харламов вернул мне телефон:

— Марина! Он сделал это снова!

— Кто? О чем ты говоришь?

— Этот подонок! Мразь! Сволочь! Он прислал нам фотографии. Там мы все и тело мента. Слышишь? Он все время следил за нами — и в доме, и в лесу. Мы нашли жучки и камеры в подвале. Ты что спишь? Ну же, приходи в себя! У него есть фотки. И теперь мы все у него в руках.

— Тетя Клава умерла, — выдавила я.

— Что? Какая тетя Клава? Что ты несешь? Плевать. Ты знаешь, что теперь с нами будет?

— Мишка! — я замолчала на несколько секунд, собираясь с силами, — пошел к черту!

Отбросив телефон, я свернулась калачиком, и, обняв себя за плечи тихонько завыла.

XX

Мелкие снежинки бились в окно. Темнота окутывала мир, и, сознавая, что завтра наступит тот самый день, я была готова впасть в отчаяние. Две ночи прошли, словно в каком-то полусне: кошмарном и болезненном. Днем я продолжала имитировать жизнь, ходить, говорить, но ночью… Ночью кошмар возвращался, раз за разом становясь более пугающим, более реалистичным. Смерть близких пробуждает в нас скрытые страхи, особенно, если этим страхам давно не терпится выбраться на волю.

Я смотрю в его глаза, и мое сердце сжимается от боли и чувства вины. То, что я сделала, было ужасно, и, он никогда не сможет меня простить. Боже! Как же мне хочется исчезнуть, испариться, не жить!